ЗЕМЛЯ, ЖИВУЩАЯ ИНАЧЕ
Но историей побед и поражений не исчерпывается наследие Османской империи. Это был причудливо, оригинально устроенный мир, который на протяжении почти всего нового времени соперничал с Западной Европой, и только в 19 столетии окончательно проиграл свой поединок. Тысячи говоров сливались на просторах этой странной страны в какой-то нестройный хор, отголоски которого и доныне слышатся то в преданиях о Мевляне, перетолкованных турком Орханом Памуком, то в рассказах о бесконечных битвах, превращенных в миф сербом Милорадом Павичем, то в рассуждениях о народе и власти, плавно перетекающих в гимны кнуту и бюрократии, пропетые русским Константином Леонтьевым и подхваченные на исходе ХХ века сотнями наших соотечественников - его единомышленников. Да, люди странствовали по этой огромной земле, и слово, произнесенное в Белграде, могло легко аукнуться в Дамаске, и начатая издалека речь заводила поэта из Каира в Солоники, оттуда в Истамбул и дальше в Антиохию. Есть удивительная, почти магическая сила у подобного рода объединенных пространств. Даже самые удаленные их уголки, даже самые затерянные городки и деревушки никогда окончательно не становятся провинцией. Они связаны с великой жизнью, с тысячами нереализованных возможностей, и потому их повседневное бытование, - сколь бы ужасно оно ни было, - несет на себе отпечаток легенды, большого смысла, куда можно уйти целиком, без остатка.
Эту удивительную способность Османской Турции заманить человека иной культуры, затянуть его в омут своей жизни чувствовали в разные времена не только романтические писатели, насочинившие тома о восточных красавицах, гаремах и бродячих отшельниках, - но и вполне практичные деятели, которым нельзя отказать в реалистическом взгляде на события. Юный Дж.Казанова, оказавшись по случаю в Истамбуле, чуть было не остался там навсегда. Он сам пишет, что еще шаг, - и быть ему совершеннейшем турком, ходить в халате и развлекать свой гарем. Бегущий от тщеты и суесловия киевский монах Паисий Величковский и на самом деле навеки удалился за Дунай, и именно здесь, на территориях, подвластных Великой Порте, устроил свой знаменитый монастырь, где возродил традиции православного старчества. Еще на полстолетия позже русский революционер и писатель Василий Кельсиев сделал удивительную карьеру на османской службе и почти десятилетие прослужил губернатором провинции Тулча, что в нынешней Румынии, возле самой молдавской границы.
Сюда, в низовья Дуная или к берегам Босфора, полтора века назад вообще бежали все те, кого отвергла Европа, и кто отверг Европу в надежде затеряться, сгинуть из западного каталогизированного и описанного мира - польские повстанцы, итальянские оккультисты, русские старцы-отшельники. Каждый народ, каждая община жила здесь в особицу, - у султана на вооружении состояли не только прославленные янычары, но и свои собственные казачьи части, - и не зря Константин Леонтьев считал Великую Порту последним оплотом "цветущей сложности" в стремительно обрушивающейся в стандарт Европе, - турецкие паши умели ценить чужой уклад и не стремились к единообразию. Конечно, за совращение мусульманина в иудаизм или христианство грозила неминуемая смертная казнь, но и тому же Кельсиеву, чтоб стать крупным чиновником на официальной государственной службе, не пришлось принимать веру Пророка....
...Представим себе Истамбул в середине 19 века. На одной площади жили и в одних и тех же изданиях сотрудничали недавний сотрудник "Колокола", друг Герцена петербуржец Василий Кельсиев, принявший ислам польский повстанец краковянин Станислав Подлясский и явившийся из Кабула богослов, проповедник и философ Джемаль аль-дин аль-Афгани. Все трое говорили на османском наречии и прекрасно понимали друг друга. Один писал книгу о старообрядцах, другой - проекты восстановления Польши под протекторатом султана, третий - формулировал постулаты пан-исламизма...
|